Неточные совпадения
— А потом мы догадались, что болтать, все только болтать о наших язвах не стоит труда, что это ведет только к пошлости и доктринерству; [Доктринерство — узкая, упрямая защита какого-либо учения (доктрины), даже если наука и жизнь противоречат ему.] мы увидали, что и умники наши, так называемые передовые люди и обличители, никуда не годятся, что мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном
творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и черт знает о чем, когда дело идет о насущном хлебе, когда грубейшее суеверие нас душит, когда все наши акционерные общества лопаются единственно оттого, что оказывается недостаток в честных людях, когда самая
свобода, о которой хлопочет правительство, едва ли пойдет нам впрок, потому что мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке.
— Требует она, чтоб человек покорно признал себя слугою истории, жертвой ее, а не мечтал бы о возможности личной
свободы, независимого
творчества.
Самоценность мысли отрицалась,
свобода идейного
творчества бралась под подозрение то с точки зрения социально-революционной, то с точки зрения религиозно-охранительной.
Когда творец исполняет социальный заказ без
свободы, то продукты
творчества могут быть лишь бездарными и ничтожными.
Творчество же принадлежит к целям жизни, оно принадлежит к царству
свободы, т. е. к царству Духа.
Настоящая проблема
свободы есть проблема
творчества.
Но русская самобытность должна, наконец, проявиться не отрицательно, а положительно, в мощи, в
творчестве, в
свободе.
Можно допустить, что Сам Бог предоставляет своим Народам
свободу в постановке динамических исторических задач и в их выполнении, не насилует их, когда они борются за
творчество более высоких ценностей.
Подлинное же
творчество человека должно в героическом усилии прорвать порабощающее царство объективации, кончить роковой путь ее и выйти на
свободу, к преображенному миру, к миру экзистенциальной субъективности и духовности, то есть подлинности, к царству человечности, которая может быть лишь царством богочеловечности.
Тогда я уже боролся с тоталитаризмом во имя
свободы мысли и
творчества.
Это стесняет
свободу моей мысли, ослабляется
творчество.
В центре моей мысли всегда стояли проблемы
свободы, личности,
творчества, проблемы зла и теодицеи, то есть, в сущности, одна проблема — проблема человека, его назначения, оправдания его
творчества.
Проблема
творчества была для меня связана с проблемой
свободы.
Творчество возможно лишь при допущении
свободы, не детерминированной бытием, не выводимой из бытия.
Свобода, личность,
творчество лежат в основании моего мироощущения и миросозерцания.
Исходной была для меня интуиция о человеке, о
свободе и
творчестве, а не о Софии, не об освящении плоти мира, как для других.
С
свободой связана тема о человеке и
творчестве.
Мои мысли о несотворенной
свободе, о Божьей нужде в человеческом
творчестве, об объективации, о верховенстве личности и ее трагическом конфликте с миропорядком и обществом отпугивали и плохо понимались.
Между тем, мне приходилось действовать в среде духовно чуждой, враждебной к философской мысли,
свободе, духовному
творчеству, социальной справедливости, всему, что я ценил и чему служил.
В книге «Философия
свободы» я еще не освободился от предрассудков онтологической философии и не вполне освободился от онтологизма и в книге «Смысл
творчества».
Когда мой духовный путь привел меня в близкое соприкосновение с миром православным, то я ощутил ту же тоску, которую ощущал в мире аристократическом и в мире революционном, увидел то же посягательство на
свободу, ту же вражду к независимости личности и к
творчеству.
Это было противно моему пафосу
свободы и
творчества человека, моей борьбе за ценность личности.
Во многих книгах я развивал свою философию
свободы, связанную и с проблемой зла, и с проблемой
творчества.
За это мне прощали «гностические», как любили говорить, уклоны моей религиозной философии, мои недостаточно ортодоксальные мысли о
свободе и
творчестве человека.
Свобода не есть самозамыкание и изоляция,
свобода есть размыкание и
творчество, путь к раскрытию во мне универсума.
Но это лишь до того времени, пока я не встречался с насильниками и не задевалась моя тема о
свободе, о личном достоинстве, о правах
творчества.
Но в «Смысле
творчества» я уже выразил основную для меня мысль, что
творчество есть
творчество из ничего, то есть из
свободы.
Динамизм исторических катастроф даже предварял собой эпоху реакционную в отношении к подлинному
творчеству человека, ибо она враждебна человеку и истребительна для
свободы духа.
Всякая идейная социальная группировка, всякий подбор по «вере» посягает на
свободу, на независимость личности, на
творчество.
Но перед лицом западных христианских течений эпохи я все же чувствовал себя очень «левым», «модернистом», ставящим перед христианским сознанием новые проблемы, исповедующим христианство как религию
свободы и
творчества, а не авторитета и традиции.
О
творчестве человека верно то же, что и о
свободе человека.
Но никто из творцов той эпохи не согласился бы на ограничение
свободы своего
творчества во имя какого-либо реального коллектива.
Тема о человеке и о
творчестве связана с темой о
свободе.
Эта тема о
свободе есть основная тема «Легенды о Великом Инквизиторе», вершины
творчества Достоевского.
Человек, личность,
свобода,
творчество, эсхатологически-мессианское разрешение дуализма двух миров — таковы мои основные темы.
В русской христианской мысли XIX в. — в учении о
свободе Хомякова, в учении о Богочеловечестве Вл. Соловьева, во всем
творчестве Достоевского, в его гениальной диалектике о
свободе, в замечательной антропологии Несмелова, в вере Н. Федорова в воскрешающую активность человека приоткрывалось что-то новое о человеке.
Утверждение
свободы внутренней,
свободы духа,
свободы во Христе не может не вести к творческому перерождению всего общества и всей природы, к
творчеству истории как пути к спасению и избавлению от зла и страданий.
Мировая трагедия разрешится не только борьбой Христа с Антихристом, но и человеческой
свободой, человеческим усилием и
творчеством.
И в жизни общественной есть своя теургия —
творчество общения в
свободе и любви, но она отличается от дурной магии революционно-материалистического социализма и анархизма.
Господь ждет от вернувшихся к Нему активности и
творчества,
свободы и дерзновения.
Религиозная
свобода должна быть и
свободой общественной, освобождением всех и всего, разрывом всех уз,
творчеством всеобщей свободной жизни.
Я надышаться не могу. В этом воздухе все:
свобода,
творчество, счастье, призыв к жизни, размах души…
Умышленность, осторожность, себе на уме, но нет ни
свободы, ни мужества писать, как хочется, а стало быть, нет и
творчества.
Но они не так скучны, как русские, и в них не редкость найти главный элемент
творчества — чувство личной
свободы, чего нет у русских авторов.
Было несколько степеней этого искусства, — я помню три: «1) спокойствие, 2) возвышенное созерцание и 3) блаженство непосредственного собеседования с Богом». Слава художника отвечала высокому совершенству его работы, то есть была огромна, но, к сожалению, художник погиб жертвою грубой толпы, не уважавшей
свободы художественного
творчества. Он был убит камнями за то, что усвоил «выражение блаженного собеседования с богом» лицу одного умершего фальшивого банкира, который обобрал весь город.
Другими словами, элемент
свободы и личности, т. е.
творчества, неустраним из религиозной веры: я выступаю здесь не как отвлеченный, средний, безличный, «нормально» устроенный представитель рода, но как конкретное, неповторяемое, индивидуальное лицо.
Свобода философского
творчества выражается и в том, что возможны различные философские системы на одну и ту же тему, возможны (и фактически существуют) разные системы христианской философии, и это нисколько не подрывает ее принципиального значения.
Отсюда и вытекает сопряженность и взаимная обусловленность основных определений мирового бытия, как
свобода и необходимость, закономерность и
творчество.
Тварное
творчество, которое является актуальным выражением тварной
свободы, есть не
творчество из ничего, но
творчество в ничто из божественного что.
Поэтому
свобода философии не есть пустота и безмотивность,
творчество из ничего или из гегелева бытия, которое есть и ничто, из отвлеченности, ни от чего не отвлекаемой, ничем не оплодотворяемой.